О книге стихов Вероники Габард «Высокая вода»
(Москва : Образ, 2024. — 160 с. : ил.)
Листаю книгу. Настороженно скольжу по комнатам-страницам. Здесь дом стихов. Гостям непрошеным в нём разрешает приютиться хозяйка дома, Вероника. Здесь нет ни вопля и ни вскрика, нет ни истерики, ни многоточий, которыми обычно кровоточат, простите, женские стихи. Но эти, что читаю, так тихи. Их можно напевать чуть слышно, их можно взять с собой на крышу, чтоб на Петербург смотреть взахлёб[*].
Когда-то кто-то сочинил поклёп на женскую поэзию — на всю: мол, слёзы-сопли, вообще «сю-сю». Я не согласна: не на всю! Хотя хочу признаться в том, что я входила в этом дом с опаской, ожидая, что встретят меня стрессы, рыданья авторессы, что над её судьбой рифмованной, страданьями изломанной мне порыдать предложат тоже. О боже!
Но не сбылось. В слезах не утопить земную ось.
Итак, бреду по анфиладе, мне надо покритичней быть во взгляде, а то ярлык-поклёп ко мне прилепится зараз. Вот комната под заголовком: «Синий час». Эх, это бы название — на дверь входную! (На понимание не претендую, перевожу: «входная дверь» — эквивалент обложки. Теперь, надеюсь, understand немножко.)
В палатах поэтических тепло: лучами солнца стены обогреты. Рисунки чёрно-белые в багетах. Гляжу на них сквозь чистое стекло. Вот девушка — венок на ней, как нимб. Здесь — листопад, а девушка — за ним. А над Невою — мост двукрылый, и две руки над ним парят, как птицы, в бессилии хотят сцепиться, чтоб снова вместе быть, как раньше были. Да, символично. И — отлично! Художнику — моё почтение и за стихов прочтение, и за погружение в подтекст. (Как часто иллюстраторы рисуют отсебятину и не читают текст!) Одна мне непонятна закавыка: не иллюстрировала свои вирши Вероника. Сюда бы — да её же акварели! Возможно, не созрели, но, видимо, поспеют к новой книжке. Надеюсь, что я не ошиблась слишком.
Пока по дому я гуляла, где только я ни побывала. В Михайловском саду — почти экспромтом, где осень верной псиной обратилась. Потом к чертям собачьим закатилась (да это в старом городе каком-то). Зато в Италии, на юге, под Салерно меня обдало радостью безмерной: песок там — чёрный! Как и у нас, на Халактырском пляже. И в Альпах побывала даже, где небо поднято горами, а на вершинах снег не знает тьмы, — и вновь кураж: до боли этот мне знаком пейзаж. Его Швейцария у нас взяла взаймы. По глобусу-то мы в различных точках, а побратались без проблем заочно.
Вы спросите: а где же критика? Да погодите-ка! Вдруг солнце с крыш закапало! (И физики заплакали.) А квадратуру круга на части тут ломают. (И Перельман рыдает.) А два светила взяли и погаснули. (Пусть спорят русоведы: не напрасно ли мы холим правила дремучие? Не лучше ли да не пора ли нам пора их вымести нещадно со двора? Они аж с пятьдесят седьмого года, а нынче уж и мир не тот, и климат, и природа.)
Наверно, хватит трёх придирок, не надо больше подковырок? Иль нет? Тогда за дело. Ну что ещё меня задело? Что ноги есть не только лишь у тела, а босы ноги есть и… у души!
Вот чем стихи и хороши — как хочется, так и пиши?!
Вдруг вспомнилось, как мне один Поэт в сердцах бесплатно вывалил совет:
— Не препарируй ты стихи, вонзая скальпель в тело моей Музы! Поэзия — сродни стихии, в ней дозволяются конфузы, простительны и аритмия, и хромота, и анемия. Пусть рифма сплошь глагольная, нарушен ритм. Поэту — воля вольная! Поэт парит!
И он вздохнул.
Потом продолжил, теперь и сам в меня вонзая скальпель-ножик:
— Поэт есть Бог, он строит Мир, и в нём он затевает пир, тебя он в гости приглашает и щедро угощает, а ты, вкусив его вино, вдруг разве скажешь, что оно… г-гумно?
«Вот это логика! — подумалось. — Попробуй-ка охаять. Да Гегель просто отдыхает!»
Бог с ним, с Поэтом, и с его советом. Я возвращаюсь к Веронике. А вдруг она поникла? Всплакнула из-за критики моей? Не в автора стреляла я, ей-ей! А в тех, кто пропустил иль допустил, не настоял, не отстоял, не контролировал, кто до печати текст не «препарировал» и прочее, и прочее. Их скальпель был, я чаю, не заточен. (Поэт мой, «Гегель», — он боялся под нож редакторский попасть да в собственных глазах упасть, как ни старался во всю прыть всё это скрыть. Да что за глупости! Не бойся лезвия, а бойся его тупости.)
…Закончен мой вояж по комнатам-страницам. Захлопнуть дверь и удалиться? Нет, на крыльцо я снова поднимаюсь и в ритмы-строчки погружаюсь. Казалось, прочитала — и адью, другие ждут дела и книги. Ан-нет! Как будто бы вино осталось в чарке. Жалко. Пойду допью. Так в чем интрига? А в том, что этот дом рифмованный — он будто заколдованный. Такой вот дом-магнит. К себе манит, манит. И хочется ещё перечитать то, что пронзило-поразило. Вот в чём магнита сила! А смелых строчек и находок здесь немало.
И вот брожу по дому я сначала…
P. S. В этой книге с особым удовольствием перечитывала стихотворения: «Мы вернёмся», «Нарисую свои стихи», «Встреча», «Обморок сирени», «Маме», «О дожде», «Синий час».
[*] Здесь и далее курсивом выделены выражения из книги стихов «Высокая вода».